Читать интересную книгу Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая - Элигий Ставский

Лешка все взял на себя. Он сказал, что бил он, а я его останавливал, и еще сказал, что жалеет, что мало дал. После этого Лешку с комсомольского собрания удалили. Он опять сел у станка. Васька сказал:

— Макаров не член комсомола, и поэтому в его выступлении нет ничего удивительного. С ним еще надо работать. А вот что касается Кочина, то тут дело сложнее...

Он сразу вспомнил про стенгазету и начал сгущать краски. Потом спросил:

— Неужели тебе не понятно, что бить человека нельзя?

Я ответил:

— Ты, Васька, не умничай.

Начались прения.

Женька Семенов поднял руку и сказал, что обеденный перерыв — для обеда и что надо обсуждать не меня, потому что я и так просидел ночь зазря, а надо обсуждать Ваську Блохина.

Юрка Кондратьев тоже выступил:

— Конечно, мы должны показывать пример, на то мы и комсомольцы. А теперь ребята из нашего цеха узнают, что Кочин бьет людей. И если вдуматься во все по-деловому, то надо объявить ему выговор.

Нюра возмутилась:

— Какая несправедливость!..

Валерий Осипов начал так же, как Юрка Кондратьев. Он сказал:

— Конечно, мы должны показывать пример. На то мы и комсомольцы. А теперь посмотрим на Кочина. В прошлом месяце у него выработка сто двадцать процентов. Другие берут с него пример. Пришел в клуб жулик и украл вещь, которая принадлежит заводу, государству, коллективу наших ребят. Кочин не дал украсть вещь. Об этом надо написать в газету. Пусть другие берут с него пример. Я предлагаю объявить ему благодарность.

Валерий был хороший парень.

Васька улыбался.

Встала Нюра. Все затихли. Нюра волновалась. Лицо у нее было красное, возмущенное.

- Я не буду говорить про Кочина. Человека обвинить можно. А как бы поступили вы? Пусть бы он украл, да? Обвинить легче всего Обвинители находятся. Нет, это неправильно! — Она смотрела на Ваську.

Васька спросил ее:

- А как бы поступила ты?

- Так же точно, если хочешь знать.

- И ты бы била?

Нюра смутилась.

- Нет, ну бить бы я не била...

Васька заулыбался. Я понял, что дело оборачивается плохо. Мне объявили выговор, но не в личное дело, а в протокол. Кроме этого меня обязали регулярно посещать политинформации и наладить выпуск комсомольской цеховой газеты «Пламя».

Дома Алексей Иванович сказал, что выговора в протокол мало.

- Всыпать бы вам по первое число, вот тогда было бы понятно.

Я сказал, что и так понятно, но, в общем-то, я неудачник.

Алексеи Иванович засмеялся и сказал, что в кино идет новая картина.

Вечером я пошел с Нюрой в кино. Она обрадовалась, когда я пришел к ним в комнату. Мы шли по коридору, и она сказала, что Васька - карьерист. Я согласился и понял, что Нюра - человек хороший и понимающий. С таким человеком чувствуешь себя надежно.

После кино мы гуляли по парку. Было холодно, с земли поднимался снег и порошил в лицо. Но мы все же гуляли. Нюра спросила:

- Саша, это что за девушка была с тобой?

Я притворился, что не понимаю. Мне интересно было поговорить на эту тему,

- Где?

- На вечере.

- Какая девушка?

- Ну ладно тебе! В черном.

- Симпатичная?

Я знал, что Нюра меня любит. Мне это было приятно. И потому мне хотелось задавать такие вопросы, чтобы она выдавала себя.

- На вкус, на цвет товарища нет, — отрезала Нюра. — А ты на вечере познакомился?

- Нет, я раньше ее знал. В вечерней школе учились вместе.

- И теперь встречаешься?

- Редко.

- Ну и встречайся!

Нюра повернулась и пошла в другую сторону. Я подождал немного и побежал за ней. Снег под ногами скрипел. Я догнал ее. Взял под руку. Она вырвалась. Я засмеялся.

- Да брось ты, Нюра, это я так просто. А ты поверила?

- Скажи: честное слово.

Я решил, что надо поцеловать Нюру, потому что она расстроилась. А расстраивать было непорядочно. Но мы стояли возле фонаря. На нас падал снег. И еще редкие снежинки с дерева. Я заметил, что они падают очень медленно. Появляются вдруг из темноты и опускаются. Это было красиво.

Мы снова подошли к дому. Вошли в тень, и я остановил Нюру возле дерева. Положил ей руки на плечи. Она не сказала ни слова.

- Нюра, правда мороз?

- Правда.

- Ты не замерзла?

- Нет, — ответила она тихо.

Я быстро наклонился и поцеловал ее. Щеки у нее были ледяные, а губы холодные и почему-то твердые. Она посмотрела на меня внимательно. Я молчал.

- Ты что-то хочешь сказать? — спросила она.

- Я, конечно, хочу тебе сказать. Но ведь ты и сама должна понимать.

- Что? — Она подняла глаза.

- Я боюсь, что ты замерзнешь.

- Нет. Мне не холодно.

- Нет. Ты замерзнешь. Пошли.

Мы шли молча. Но теперь я чувствовал, что она спокойна, и это меня радовало.

Аллея была очень красивая. Деревья соединялись в вышине, сплетаясь белыми лохматыми веточками. Стволы были тоже белые. И земля белая. На кустах были шапки снега. Я подумал, что по этой аллее и в такой час, когда никого нет, хорошо было бы погулять с Ирой. Я вспомнил стихи про листья, которые падали с дубов и по которым идут армии с трубами. Я очень ясно представил себе Иру. Она наклоняла голову набок, когда улыбалась. Я решил, что надо ее найти. Надо отпроситься в субботу пораньше и пойти в техникум. С Нюрой, конечно, тоже хорошо. Но Нюра - все же не то.

- Саша, — сказала Нюра и дернула меня за рукав. — Слышишь?

- Что?

- А ведь у тебя через месяц день рождения. Что тебе подарить?

- Фрезу, — сказал я.

Нюра была фрезеровщицей. Она засмеялась:

- Маленькую?

- Большую...

Нюра пошла в общежитие первая, я еще постоял на углу. Ребята, конечно, и так обо всем знали, не все же я решил, что так лучше.

В комнате было темно.

- Ты где был? — спросил Лешка.

- А ты?

- Я к сестренке ездил - дрова поколоть. А ты?

- А я так. В кино ходил.

- С Нюрой?

- С кем?

- С Нюрой, с Нюрой, — сказал Алексей Иванович, — вместе уходили.

Оказывается, он тоже не спал. Я зажег свет.

- Поешь, — сказал Лешка. — Я пирог принес с мясом.

- На подоконнике молоко стоит, — сказал Алексей Иванович.

Лешка спросил:

- Хорошее кино?

- Ничего.

- А на каком ряду сидели?

- На двадцать четвертом, — сказал я.

Пирог был совсем свежий.

- Хороший ряд, — сказал Лешка.

Всю неделю я ждал, пока снова придет суббота.

Мой станок поставили на ремонт, а меня перевели на револьверный, старый и запущенный. Мне до него не хотелось даже дотрагиваться. Я сказал мастеру:

- Вот что со станками делают. За это, наверно, никого не ругают.

- Да, — согласился мастер. — Станочек того...

- Вот напишу об этом в газету, и взгреют кого надо.

- Ладно, работай.

Работать не хотелось. Полдня я проходил по этажам. Выбирал в кладовой рукавицы. Три раза затачивал резец. Постоял возле Лешки. Принес Нюре два латунных листа. Опять пошел в кладовую, обменял рукавицы. Поговорил с мастером.

- А сколько я на нем буду работать?

- Пока твой не сделают.

- Да я на этих штуках не заработаю.

- Кончай их скорей. Другую работу дам.

Я опять пошел в кладовую. Оказалось, что этих болванок хватит на год. После обеда я взялся. Резец не врезался в болванку, а стучал по ней. Стружки не было, а были кусочки, маленькие, раскаленные. Они вылетали фонтаном. Ударяли в лицо и падали на руки. Руки обжигало. Я стряхивал латунь. Полагалось работать в рукавицах и в очках. Но я, конечно, и не думал надевать рукавицы. Тем более что фаску в рукавицах не сделаешь, а если каждый раз снимать их и потом надевать опять, то не останется времени на работу. Очки мне тоже были ни к чему. Сначала я думал, что приспособлюсь. Я вертелся туда-сюда, но дело не двигалось. Потом я плюнул. Сходил, взял кусок жести, вырезал глазок и приспособил его над резцом. Теперь все было хорошо. Я еще думал, как бы одновременно подавать резец и тут же снимать фаску. Но до этого не додумался. Время полетело. Я перестал видеть Лешку, перестал смотреть на Нюру. К концу дня у меня оказалось 103 процента. Я прикинул, что до субботы, наверное, с этими болванками справлюсь.

Каждое утро я подходил к ремонтникам и спрашивал о своем станке. Станок все так и стоял. За него не принимались. Меня это злило.

- Тогда зачем же его остановили?

- По плану.

- А чего же вы его не делаете?

- По плану.

- Идиотство!

Вмешался Васька Блохин. Выключил свой станок, подошел к механику.

- У нас и верно с ремонтом непорядок.

Механик посмотрел на него как на пустое место.

- А тебе что?

- А то, что у нас много разговоров о ремонте.

Механик сунул ему под нос свои чертежи. Показал рукой на шестеренки.

- А ты займись. Рассчитай и завтра принеси.

- У меня своя работа.

- Ты кончаешь во сколько?

- В четыре.

- А мы до восьми торчим.

Васька улыбнулся.

- Вот и плохо. Из ремонтников никто и не ходит в школу. Вот и рассчитывать некому.

- Ну, ладно. Иди.

- Я и пойду.

И Васька пошел, но только не к станку, а к начальнику цеха.

Мой станок за эти дни запылился. И стал он какой-то другой, точно что-то в нем умерло.